как помехи, сбой в системе мозга. смертные - насекомые. в ванную с водой опустить их мозги, грязь и плесень вычистить.
прошло два тысячилетия, но всё стоит на месте, ничего не происходит. я забыл, как попал сюда, зачем я здесь, какого черта. теперь каждый день в этом месте - это всего-навсего похмельный синдром. все бьют тарелки одну за другой и смеются, когда один плачет. если под роли подошла сотня, одного вычеркнут. тысячу помилуют - одного убьют. из десяти бумажных человечков один выйдет кривым. так и с вами, э? морали редко распространяются по всему миру, но вы, видно, исключение.
я шёл медленно, обратив взгляд потухших глаз в неизвестность, изогнув губы в линии опасной безучасной улыбки. я клаустрофобия. а вокруг плачут больницы, впрочем я никогда не стремился забыться.
я заставлю своё тело остановиться неким усилием, хотя не так давно оно было безоговорочно подчинено моей воле. я прислонюсь спиной к холодной бесконечности серой стены, взмывающей в мрачное небо над моей головой и прикрою глаза, перебирая в себе сотни тысяч голосов душ неподалеку. многие в ужасе рванулись прочь от меня, но самые смелые лишь дрогнули, оставшись на месте. я усмехнулся как-то алкогольно, без сожалений глядя им в глаза, не чувствуя ни малейшего признака сочувствие, только безысходную и не имеющую смысла ярость. мой голод становился ломкой, но мне так не хотелось нарушать эту гробовую тишину, я не хотел, чтобы вопли одного из невинных нарушили мой покой звуковым замыканием. посему, я лишь одарил мутные очертания холодным торжествующим взглядом и поспешил закрыть себя на этот отрезок времени.
масса противоречий в золотом обрамлении отчаянно закатывает скандал, всем своим видом показывая, что ее ранит. перенасыщение куда лучше полной пустышки, эту истину мне долго вбивали в голову ещё во время пребывания в аду. и я верил.
я вспомнил старый болезненный укус и родную чёрную колыбель. вспомнил и лицо какой-то девушки, впрочем теперь безразлично, её уже давно нет в живых. её душа стала моей, она остудила меня на пару веков, но даже её живительного сока оказалось недостаточно.
один маленький выдох. зрачок сузился став щелкой. грязно-белое полотно душ скользнуло перед взглядом.
один короткий рывок в азоте. лезвия и клыки. глухой удар о землю и тишина, только что царствовавшая в моих мыслях, разрывается обезумевшим от боли воплем одной из душ, попавшей в мои смертельные объятия.
одна маленькая смерть. никто не заметит. никто не узнает. ничто не изменится.

исчез.